3
Половинчатая реформа не создала действительно нового стихосложения, но поставила вопрос о нем так ясно, как никогда; в этом, собственно, и состоит историческая заслуга Тредиаковского, потому что самый стих его, бывший, в сущности, не больше, чем тонизированным старым стихом Кантемира, остался в истории русских метров малозначительным эпизодом. Пришел Ломоносов и открыл не только принцип тоники, но и действительную русскую систему, "сродную нашему языку" (его собственные совершенно справедливые слова). Главный вопрос заключается ведь не в тонической системе вообще, абстрактно, а в таких реальных тонических стихах, которые наиболее соответствовали строю языка, а такими были ямбические стихи. Формально в учебнике стиховедения хорей равноправен ямбу, но практически, реально, подавляющий перевес ямба в русском стихосложении, очевидно, не случайность (хореи у Пушкина попадаются в единичных случаях; девять десятых стихов Пушкина - ямбы). Действительным основателем русского тонического стиха был, следовательно, основатель 4- и 6-стопного ямба, т. е. Ломоносов. За Тредиаковским хронологическое первенство только в открытии принципа. Но смысл ломоносовского метрического переворота он понял не сразу. В 1743 г. происходит известный эпизод состязания стихотворцев вокруг вопроса о преимуществах различных стоп: Тредиаковский настаивает на хорее и избранный для состязания текст (43-й псалом) переводит хореем. Далее, он не понимает, насколько полно и непоправимо оды Ломоносова оттеснили, поглотив ее, произведенную им когда-то реформу стихосложения. Он будет ревниво настаивать на своем приоритете, смешивая формальный разрыв со старой системой и реальную ее отмену через полное создание новой системы. Свой старый трактат 1735 г. он, для этой именно цели, решительно переработает и, сохранив прежнее заглавие ("Новый и краткий способ..."), введет в I том "Сочинений и переводов" (1752) совершенно другое произведение, представляющее учебник ломоносовской системы стихосложения; этот новый трактат - в своем роде замечательное произведение; здесь тоническое стихосложение изложено полнее, чем это сделал (и даже мог бы сделать) сам Ломоносов; это - образцовая работа филолога-стиховеда. Но попытка отбросить в забвение старый трактат 1735 г. и подставить вместо него теоретическое изложение ломоносовской системы, чтобы тем утвердить свой приоритет, никого из сведущих людей обмануть не могла. Через три года, в трактате "О древнем, среднем и новом стихотворении" (1755), то же утверждение: новое (т. е. тоническое) стихосложение изобретено им и, следовательно, то же намеренное неразличение приоритета формального и реального.
Конечно, пришлось Тредиаковскому в 1740-е годы, в его собственных стихотворных произведениях, принять и 4-стопный ямб (для од) и александрийский стих (для посланий, поэм и трагедий), но, уступив, он как мог долго продолжал настаивать на равноправии его собственного длинного стиха (7-стопный хорей) новому ломоносовскому александрийскому стиху. Басни Эзопа он переводит (крайне неудачно) попеременно одну александрийским стихом:
Петух взбег на навоз, и рыть начав тот вскоре
Жемчужины вот он дорылся в оном соре,
другую своим хореическим:
Лишь посеян только лен, то другим всем птичкам
Как-то малым воробьям малым и синичкам.
и т. д., все басни, счетом 51, строго попеременно. Это была явная демонстрация, последняя тщетная попытка отстоять хотя бы равноправие своего стиха перед победившим александрийским. Более того, восприняв от Ломоносова чередования мужских и женских окончаний, Тредиаковский вводит даже в свой стих улучшение (весьма сомнительное), а именно своего рода перебой пар; первое двустишие строится обычным, уже известным нам образом, но следующее меняет порядок полустиший. Получается курьезная строфа, единственная в своем роде во всей истории русской строфики. Вот пример (начало 21-й басни):
|
Двое из больших ребят |
на поварне были |
Образец такого стиха Тредиаковский нашел в немецкой поэзии (так иногда писали и петербургские немецкие поэты) и стал его разрабатывать со своей обычной, так повредившей его репутации, склонностью ко всему уклоняющемуся от нормы.
Здесь поражение было полное. Но с 1750-х годов Тредиаковский находит путь ко второму большому делу, совершенному им в истории русского стихосложения, - к созданию русского гомеровского гексаметра. Быть может, это второе дело исторически было еще важнее первого, потому что если бы в 1734--1735 г. он не открыл принципа тонического стихосложения, его бы все равно открыл Ломоносов (разве только труднее и позже), но если бы Тредиаковский не создал в 1750-е годы гексаметра, то в XVIII в. его бы не создал никто.
Чтобы понять, как пришел Тредиаковский к созданию гексаметра, надо помнить, что, во-первых, в противоположность Ломоносову, он всегда тяготел к повествовательной поэзии, а не к оде. "Езда в остров Любви" - аллегорический роман, "Аргенида" - политический роман. "Телемахида" тоже, в сущности, политический роман, в формах гомеровской поэмы. В этом отношении Тредиаковский, может быть, даже литературно демократичнее Ломоносова, поэта прогрессивной цивилизаторской государственности; он думает о читающей публике; именно для нее он хочет создать высококультурную беллетристику, поучительную и заодно сюжетно-занимательную. Но тяготение к повествовательной поэзии, естественно, было связано с поисками повествовательного стиха, а таким, в античной и ново-европейской традиции, мог быть только стих длинный. Так жанровое расхождение с Ломоносовым приводило к поискам стиха, наиболее удаленного от 4-стопного ямба, стиха оды. Во-вторых, Тредиаковский, как мы уже видели, в такой же мере наследник и даже продолжатель старой силлабики, как и зачинатель нового стихосложения. Ему пришлось принять метры Ломоносова, 4-стопный ямб и александрийский стих, но для него они всегда остались чужими, навязанными; его собственное стихотворное сознание всегда исходило из старого силлабического 13-сложного стиха, им когда-то реформированного. Вот почему расширение этого сознания вело его к новым формам именно длинного стиха, а так как двусложный ямб глубоко не вошел в его сознание, то он и не мешает ему (как несомненно мешал Ломоносову) искать стих, построенный на 3-сложных стопах. В соединении с тяготением к стиху именно повествовательному это, если и не приводило обязательно к гексаметру, то, во всяком случае, облегчало к нему путь, устраняло внутренние препятствия. Образец же ново-европейского гексаметра он нашел в немецкой поэзии. Равнодушие Тредиаковского к германской культуре бросается в глаза. Как в молодые годы и нищим бурсаком он пошел на все, чтобы добраться до столицы европейского образования, до Парижа, так и до конца своей деятельности он продолжает считать французское образование первенствующим в Европе. Почти все книги, переведенные им, переведены с французского, и художественные и научные; в собственных научных трудах он цитирует главным образом французских ученых. Но в одном вопросе Тредиаковский должен был, естественно, следить за литературным развитием Германии, именно в вопросе о стихосложении, так как из литератур ему известных одна немецкая выработала тоническое стихосложение. Мы видели, что это сыграло известную роль уже в происхождении реформы 1735 г.; между тем, следя за дальнейшим развитием немецкой поэзии XVIII в., Тредиаковский заметил громадную работу, проделанную немцами над воспроизведением античных метров и особенно гексаметра. Опыты немецкого гексаметра были задолго до Готтшеда, но отцом его все же справедливо считается именно Готтшед. Вероятно, по примеру готтшедианцев Ломоносов в студенческие годы писал гексаметры, из которых несколько, поразительно звучных и совершенно зрелых по фактуре, дошли до нас:
Счастлива красна была весна, все лето приятно.
Только мутился песок, лишь белая пена кипела.
Эти опыты у Ломоносова не нашли продолжения, но они подтверждают закономерность будущей работы Тредиаковского. Но Тредиаковский, к началу 1750-х годов, видит уже, что не только Готтшед, но и молодые поэты усиленно работают над созданием гексаметра. Он начинает экспериментальную работу, - когда точно, мы не знаем, но, вероятно, около 1750-х годов, так как в I томе "Аргениды" (1751) мы находим уже прекрасные гексаметры:
Первый Феб, говорят, любодейство с Венерою Марса
Мог усмотреть: сей бог зрит все, что случается, первый.
Видя ж то, поскорбел и Вулкану, Венерину мужу,
.....................
Спешно Вулкан растворил слоновые створчаты двери,
Всех и богов туда впустил. Лежат те бесчестно,
Хоть и желал бы другой быть бог в бесчестии равном.
Был сей случай везде всеведомым смехом на небе.
"притом"), стилистические бестактности ("животы надрывая") и ненужные латинизмы ("всеведомым"), то нетрудно убедиться в большом историческом значении таких стихов; Тредиаковский правильно решил вопрос о природе русского гексаметра, заменив античную долготу и краткость слога чередованием ударных и неударных слогов. Русский гексаметр не может быть античным, но должен быть тоническим ему соответствием. Это решение вопроса войдет в историю: ·гексаметр Дельвига, Гнедича, Жуковского, Фета, В. Иванова будет гексаметром тоническим, т. е. гексаметром Тредиаковского. Войдет в историю и создание русского гексаметра, как гексаметра не чисто-дактилического, а дактило-хореического; Тредиаковский понял, что гексаметр - стих длинный и притом не допускающий рифмы - должен быть особо разнообразен в ритмическом отношении и особо тщательно разработан в звуковом отношении (ср. последние полтора стиха в нашей цитате); позднее, в "Телемахиде", сами размеры поэмы (свыше 15 тысяч стихов) заставят Тредиаковского обратить усиленное внимание на звуковую сторону гексаметра (чтобы избежать однообразия). Тредиаковский сохраняет за русским гексаметром стилистический колорит античности, чаще всего, колорит гомеровский. Так, вышеприведенные стихи "Аргениды" переведены из Овидия (IV книга "Метаморфоз"), но по стилю и фразеологии приближены к Гомеру (ср. громкий смех олимпийцев).
Гексаметры в "Аргениде" были блестящим опытом. Попадаются в "Аргениде" опыты по усложнению гексаметра лишним слогом или двумя спереди, т. е. ямбическим и анапестическим форшлагом:
Исчезни война и злодейств все грозы в неистовстве бледном.
Но вся эта работа была еще экспериментальной. Плоды ее раскроются в труде по переложению в стихи Фенелонова "Телемака"; на труд этот ушли все годы старости; это итог всей работы Тредиаковского над русским стихом. Здесь полностью развернулись свойства гексаметра, попадающегося (среди других метров) в стихотворных частях "Аргениды". Гексаметр "Телемахиды" - тонический (а не античный долготный) дактило-хореический 6-стопный стих, разработанный в направлении наибольшего ритмического разнообразия и звуковой выразительности, стилистически и фразеологически восходящий к Гомеру и Вергилию (а вовсе не к переводимому тексту Фенелона). Но сейчас нас занимает не стиль и не замысел автора дать как бы русскую энциклопедию элементов и формул античного эпоса (об этом будет сказано ниже), а только стих.
Впрочем, Тредиаковский приложил сам все усилия к тому, чтобы обеспечить за своим большим делом непонимание и критическое пренебрежение. Злосчастное изобретение "единитных палочек" безобразило графику стихов:
Как не забывший, что-Ментор о-том-мне говаривал часто.
Все особенности словоупотребления Тредиаковского, выбора слов, порядка слов, встречаясь особенно часто в большом произведении, производили тем более раздражающее впечатление. Целые группы стихов казались непонятными или абсурдными. В обильном потоке 15--16 тысяч стихов потонули те несколько тысяч хороших и превосходных стихов, которые, как нетрудно показать простым сличением, никак не хуже гексаметров Гнедича и Жуковского. Особенно хороши у Тредиаковского описательные гексаметры:
....................
Пенисту воду гребцы рассекали веслами сильной
и энергичные, сильные стихи-формулы:
Превознесется до самых светил, до звезд поднебесных
Подданных прямо люби, проклинай ласкательствы вредны.
К тому надо прибавить то, что давно уже заметил отец русского научного стиховедения, величайший русский мыслитель XVIII в. Радищев, а именно систематическую работу поэта над "изразительной гармонией" его гексаметра, т. е. над звуковой его организацией. Радищев цитирует ряд примеров, анализирует, например, роль повторного у в стихе:
Та разлука была мне вместо Перунна удара,
как самому длинному (и к тому же безрифменному) русскому стиху. Этот аппарат создан именно Тредиаковским; тут русские гексаметристы XIX в. - его ученики; на заре XIX в. Радищев (1801) правильно предвидел, что работа Тредиаковского даром не пройдет. Действительно, вскоре после смерти Радищева начинаются новые всходы на ниве, приготовленной Тредиаковским; противоположность между его полиметризмом и типичным для Ломоносова монометризмом (почти исключительное преобладание ямба) возродится теперь на более широкой основе. Начатки этого возрождения ясно видны уже в Царскосельском лицее. Замечательно, что Пушкин в известной эпиграмме 1813 г. возводит именно к Тредиаковскому и гексаметры своего друга и его вражду к ямбам:
Внук Тредиаковского Клит гексаметром песенки пишет,
Противу ямба, хорея злобой ужасною дышет.
"внуком Тредиаковского". Но таким внуком был и Клит-Дельвиг и поэты-радищевцы, культивировавшие сложные античные строфы (Востоков), а позднее Гнедич и Жуковский.