Русский философ Михаил Михайлович Бахтин (1895- 1975) говорил: «Чужая культура только в глазах другой культуры раскрывает себя полнее и глубже (но не во всей полноте, потому что придут и другие культуры, которые увидят и поймут еще больше). Один смысл раскрывает свои глубины, встретившись и соприкоснувшись с другим, чужим смыслом: между ними начинается как бы диалог, который преодолевает замкнутость и односторонность этих смыслов, этих культур.».. [1]. Для существования и развития любой культуре, как и любому человеку, необходимы общение, диалог. Взаимодействие компонентов национальных культур — важное условие для самопознания личности. Диалог культур духовно обогащает человека, формирует вечные ценности, рождает в его сознании многоплановую, целостную картину мира.
Так французская и русская национальные культуры, причудливо переплетаясь в сознании первого отечественного лирика В. К. Тредиаковского (1703–1769 г.), соткали необыкновенное полотно-мироощущение личности в окружающем пространстве.
Василий Кириллович Тредиаковский — переходная фигура в русской литературной традиции [2]. Многовековая тенденция дидактичности русской литературы 11–17 вв. с ее канонизацией духовных идеалов людей, стремлением воспитывать, просвещать родила в сознании русского человека идею «мужественного ученичества». Ее ярким носителем является В. К. Тредиаковский. Получив из России отказ «определить годовое жалованье» для окончания богословских и философских наук в Гааге, поэт является в Париж «шедши пеш за крайней уже своей бедностию» учиться математическим, богословским и философским наукам в Сорбонне [4].
Исследователи творчества и жизни Тредиаковского неоднозначно комментируют цель его поездки в Париж. Одни полагают, что ему было необходимо изучить принципы стихосложения, другие — что им двигало лично-эмпирическое желание увидеть чужие края. На наш взгляд, эти две точки зрения были соединены.
Интересно, что парижское трехлетие (1727–1730) биографически совершенно темное. До сих пор нет научных работ, подробно и скрупулезно раскрывающих особенности творческого пути В. К. Тредиаковского. Нам самим остается только строить ответы-гипотезы на вопросы: почему беглеца-студента на полное содержание берет к себе на попечение князь Куракин? Закончил ли поэт университет в Сорбонне? Мог ли он быть политическим агентом, хлопочущим по вопросам религии? [4] — Расплывчаты обстоятельства заграничного пребывания Тредиаковского, но зато совершенно ясны громадные культурные его приобретения. В этом ключе объяснимо появление в художественных текстах глагольной формы «алкающий знаний». Действительно, поэт был в высшей степени жаждущим всего нового. Его приобретенная в Париже эрудиция поистине громадна. Тредиаковский овладел европейской филологией к 1730 г. энциклопедически разработанной наукой, с 300-летней историей, со своими классиками, от Петрарки и Эразма Роттердамского до историка Роллена. Талантливый «мужественный» бурсак из России стал европейским ученым.
Становиться ученым в аристократической среде Парижа было особенно приятно.
Красное место! Драгой берег Сенски!
Тебя не лучше поля Элисейски.
Первый стих сразу передает ритм восторженной речи. В каждой из 3 трехсложных стоп ударение падает на 1 слог и в каждом есть звук «р». Эмоционально выделены неполногласные эпитеты «красное, драгой» — эти слова находятся на первом месте в предложениях. Аллитерация показывает, что лирический герой будто бы кричит, как ему в этом красивом месте сладко находиться и что он, являя единство с ним, чувствует от этого безудержный прилив сил и эмоций. Елисейские поля, или Элизиум, в древнегреческой мифологии это — «острова блаженных», где нет ни зимы, ни лета, куда по смерти переселяются герои.
Всех радостей дом и сладка покоя,
Где ни зимня нет, ни летнего зноя.
Все в этой среде целостно и гармонично. Нет свойственных России крайностей климата. Есть широкое пространство для совершенствования личности, пространство, облюбованное лирическим героем. В каждой строфе есть форма местоимения «ты», выражающего состояние лирического героя не в форме размышления, как в жанре элегии, а в форме хвалебной форме речи, обращенной к объекту своих эмоций.
Восторженный голос героя, охватив горизонтальное земное пространство (берег Сены, Елисейские поля), обращает свое внимание к небесному, как бы строя вертикальное пространство. Кажется, вместе они создают модель гармоничного мироздания, перпендикулярами соединяясь в символе православного креста.
Зефир приятный одевает цветы
Красны и вонны чрез многие леты.
События сменяются циклично, кружатся по определенному пути, словно давно намеченному. Эта цикличность будто бы оплетает собой центр мироздания — зримый русским человеком «красный» Париж.
Здесь медленно течет время, нет места суете.
Чрез тебя лимфы текут все прохладны,
Нимфы гуляя поют песни складны.
Любо играет и Аполлон с музы
В лиры и в гусли, также и в флейдузы.
Впечатленный герой восторженно созерцает движение благостной жизни. Парижанки кажутся ему прекрасными нимфами. Юноша восхищен элитарной культурой, основанной на античных канонах прекрасного. Очаровывает героя постижение многослойности этой культуры. Достигая состояния экзальтированности от восприятия панорамы целиком и собирая в сознании ретроспективные ассоциации, он снова не сдерживает восклицаний:
Красное место! Драгой берег Сенски!
Где быть не смеет манер деревенски.
В последнем стихе впервые появляется упоминание своих корней. Герой рисует контраст между природой своего происхождения и местом, которое «богиням природно».
— именно так смотрит ученик на своего учителя. Кажется, что в этот момент герой даже не мыслит возможности преемственности родной культуры с культурой французской. Она совершенно другого порядка. Два эфемерных пласта национального разведены по разным полюсам.
В тот же год (1728) после «Стихов похвальных Парижу» Тредиаковский создает стихи «Стихи похвальные России». Лирический пафос в этом произведении предстает в другом ключе. Если в «стихах Парижу» лейтмотивом было упоение от созерцания заграничного пейзажа, то здесь связующим является мотив воспоминания о родине. Образ России герой рисует через призму пережитого в Европе.
Начну на флейте стихи печальны,
Зря на Россию чрез страны дальны.
«Мыслить умом ее много охоты» — позиция противоположная выраженной в «стихах Парижу». Здесь герой уже не алчущий знаний ученик, а благодарное дитя своей страны, чувствующий с ней кровное единство.
Ах, как сидишь ты на троне красно!
Небо Российску ты Солнце ясно!
Снова, как и в «стихах Парижу» появляется эпитет «красно сидишь» и образ Солнца. Но теперь Солнце — это образ самой необъятная Россия, не просто элемент панорамы, как в 1-ых стихах. Далее следует восхищение богатствами нашей страны.
Красят иных все златые скиптры,
Восхваление богатств — не сладостное упоение внешним, а созвучные мазки красок в изображении внутреннего содержания России. Теперь внимание лирического героя освобождается от чарующей красоты Европы. Интересно, что Париж не наделяется поэтом такими душевными качествами, как благородство. Последнее, по мнению автора — черта именно нашей Родины.
Кажется, синтез культурных наследий во Франции вовсе не мог восхищать Тредиаковского, ведь теперь он подчеркивает уникальность России в ее самобытности.
К тебе примесу нет нечестивым;
В тебе не будет веры двойныя;
Твои все люди суть православны
И храбростию повсюду славны;
Истинным сокровищем России лирический герой видит единство изобилия природных ресурсов и ресурсов человеческих. Последние являют собой краски в палитре добродетелей русского человека.
Сокровище всех добр ты едина,
В кульминационной части стихотворения эмоциональность усилена использованием анафор и восклицательных предложений:
Виват Россия! виват драгая!
Виват надежда! виват благая.
Французским словом «виват» (эквивалентным русскому «да здравствует!») лирический герой четырежды прославляет родную страну. Можем предположить, что теперь он самоотверженно готов употребить все полученные в просвещенном Париже знания на благо России.
«на ста языках». Здесь мы видим уже выражение гражданской позиции. От созерцания пейзажных красот Франции, поэт перешел к глубочайшему осознанию своей роли в настоящем России, причастности к ее судьбе.
Сто мне языков надобно б было
В. К. Тредиаковский раскрыл перед нами, казалось бы, 2 разрозненных культурных пласта, разведенных по разным полюсам. Так ли это? — Думаем, что все значительно сложнее. Тредиаковский — ученик, представляющий великие качества этого статуса: способность объективно оценить чужое и одновременно показать возможности «собственного лица». Эти тенденции не противоречат одна другой, мы видим способность уважать чужую культуру, соотносимую с искренним чувством национального достоинства. Перед нами явление уникального характера. Это тот случай, когда ученику самому впору «шить шапочку мастеру».
Иваненко А. А. Парижские стихи В. К. Тредиаковского в контексте диалога культур («Стихи похвальные Парижу» и «Стихи похвальные России») // Молодой ученый. — 2014. — №20. — С. 716-718.