Заключение
Радищев и Карамзин, – каждый по-своему, – стоят в преддверии XIX в.; оба они, – каждый по-своему, – подводят итоги предшествующего века и открывают новый этап русской литературы. От обоих тянутся непосредственно нити в пушкинское время. Каждый из них явился как высшее, наиболее законченное проявление большого течения, определившегося до конца ко времени французской буржуазной революции. Традиция русской демократической мысли, не имевшая возможности до поры до времени выступить открыто и широко, накопила к этому времени силы и дала «Путешествие из Петербурга в Москву». Враждебная ей традиция дворянской культуры, создавшая в XVIII в.
Тем не менее, как ни противоположны оба течения русской мысли и литературы, о которых шла речь в предшествующих главах, оба они оказались нужны для последующего развития, – не только великий Радищев, но и изящный Карамзин в том лучшем, что в нем было. Они были современники, и те же исторические проблемы волновали их, но ответы на вопросы истории они давали разные. Оба они созрели как художники слова на основе восприятия предромантических литературных веяний, но и сентиментализм у них разный. И самые традиции, воспитавшие их, росли и развивались одновременно под напором тех же исторических событий, начиная от середины века, затем в пору пугачевского восстания; но столкновение и борьба этих традиций были проявлением глубочайшей классовой борьбы в крепостническом государстве.
Понятно, что пока живо было крепостническое государство, пока живы были феодальные устои и пережитки, не могли исчезнуть те и другие традиции, не могла быть снята их борьба и в литературе. Изменяясь и принимая различные формы, радищевское начало в длительном борении с карамзинским живет на всем протяжении русской культуры XIX в.; и великая борьба за народ началась до Радищева в сфере освободительной мысли. Таким образом, глубоко в XVIII в. уходят корни проблемы пушкинской народности. Таким образом, и творчество декабристов, высокая гражданская поэзия, культ древнерусской освободительной героики, – все это возникает не только на основе идеологического опыта Французской революции, но и на основе опыта собственного, русского движения, в поэтическом слове воплощенного и в оде «Вольность», и в «Песнях древних» Радищева.
Все эти писатели – и многие другие – не прошли бесследно для всей литературы пушкинского времени в целом. Реалистические элементы сатирической традиции, выросшей из классицизма в XVIII в., отразятся у Грибоедова. Державин, Радищев, Фонвизин, Крылов и даже Карамзин – главным образом через Жуковского, – все они внесли свою долю при построении Пушкиным системы реалистического мировоззрения в искусстве, каждый по-своему способствовал успеху колоссального дела Пушкина и в проблемах созидания языка и стиха, и в проблеме психологического анализа, и в проблемах освободительного миропонимания и социального мышления вообще. Отсюда – посвящение «Бориса Годунова» Карамзину, формула «Фонвизин, друг свободы», воспоминание о Радищеве (первоначальный текст) и о Державине (самый стих, построение, стиль) в пушкинском «Памятнике».