Этимологии Тредиаковского как факт истории лингвистики (автор неизвестен)

Этимологии Тредиаковского как факт истории лингвистики

В качестве современной лингвистической дисциплины этимология сформировалась в девятнадцатом веке, в трудах языковедов младограмматического направления. Этому предшествовала длительная традиция, до сих пор не получившая сколько-нибудь цельного освещения в историко-лингвистической литературе. Принято считать, что все положительное содержание докомпаративистской этимологии было исчерпано уже в работах античных филологов и философов, а в дальнейшем вплоть до Боппа никаких заслуживающих внимания новых идей не предлагалось. Такой взгляд отражается и в содержании исторических обзоров. Так, В. Пизани, довольно подробно рассказав об этимологических идеях классической древности, скороговоркой упоминает работы этимологов средних веков и Возрождения и, минуя XVII - XVIII вв., обращается сразу к деятельности Боппа, Дица и Курциуса [Пизани,1956].

Когда заходит речь об этимологических упражнениях XVII-XVIII вв., в голосе историков языкознания слышатся снисходительные интонации и еле сдерживаемый смех. В лекционных курсах этимологии эти служат анекдотами, рассказываемыми для разрядки. Нам представляется, однако, что ограничиваться констатацией комичности этимологических сближений типа "щастие - щи ясти"¹ недостаточно. История "фантастических этимологий" заслуживает более пристального внимания.

Дело в том, что ошибочность принципов, на которые опирались эти этимологии, не означает отсутствия всяких принципов. В кажущемся безумии можно проследить определенную систему. Эта система эволюционировала, характер докомпаративистских этимологий не оставался постоянным и неизменным на протяжении многовековой истории этой традиции. Идея регулярности звуковых изменений, определяющая научный подход к этимологии, могла сформироваться лишь в результате перебора огромного количества звуковых и семантических соответствий между словами. "Спекулятивные этимологии" были не болезненным эксцессом в развитии науки о языке, а существенным этапом ее становления.

Едва ли не чаще других в роли комического персонажа истории языкознания выступает со своими этимологическими упражнениями В. К. Тредиаковский. В его "Трех рассуждениях о трех главнейших древностях Российских"² этимология лежит в основе аргументации. Заметим, что первое из этих рассуждений ("О первенстве словенского языка перед тевтоническим") уже по названию должно рассматриваться как первое в русской литературе собственно лингвистическое сочинение.

Тредиаковский, как известно, пытался вывести из славянских (русских) корней практически все европейские топонимы и этнонимы, имена героев и богов классической древности и т. п. Тем самым, он хотел доказать, что древнейший народ Европы, предок большинства европейских народов, говорил на славянском языке. Этим народом были, как считал Тредиаковский, скифы-"словене", из чего следовало, что и их потомки, русские, должны быть "первенствующим" народом Европы [Алпатов 1985]. Заметим еще, что в первой половине XVIII в. преобладало мнение о деградационном характере языковой эволюции. Изменения в языке трактовались как его порча. Естественно, что при таком взгляде на эволюцию языка критерием языкового совершенства становится близость к "праязыку", рассматриваемая как "древность", как "первенство языка перед другими" [Клубков 2001].

Сам этноним скифы (скиθы) выводился Тредиаковским "от СКИТАНИЯ, то есть от свободного прехождения с места на место", [Тредиаковский 1849, 341-342]. Более замысловаты другие сближения: Амазонки (амазоны) - омужоны, т. е. "омуженные", мужественные жены, Каледония - Хладония, Италия - Удалия, Сицилия - Сечелия"как отсеченная от Италии" [363] и т. п.

В ряде случаев Тредиаковский предлагает по два и более этимологических объяснения. Так, Германия выводится из "праформ" Холмания, Кормания или Ярмания (соответственно от холм, корм или ярмо), а Британия - Пристания, Бродания или Братания. Слово Сарматы Тредиаковский предлагает толковать как Цар-меты (т. е. искусные метатели, ср. царь-колокол, царь-девица), но кроме того предлагает еще трогательно-забавную историю, связывающую сарматов с амазонками: "Геродот повествует, что Сарматы произошли от Скитфов и Амазонок. Но и другие Авторы пишут, что Амазонки пребывали с супружниками своими чрез один только месяц; так что родившихся потом дщерей оставляли они у себя, а сынов отдавали отцам, что и по Геродоту. Полагаю, что сие было тогда, когда уже Скитфов довольно переправилось за Волгу, называемую ими Рас, и сокращенно Ра; а Амазонки жили по Дону. Может статься, что молодые Скитфченки, пребывая с переправившимися своими отцами, а матерей не видя, спрашивали отцов, где б их матери были? Но отцы им и сказывали: ЗА-РА-МАТИ, то есть матери их живут за Волгою; от чего те дети и прозваны Зараматами, или Скитфами, имеющими своих матерей за Волгою на запад" [Тредиаковский, 349-350].

Анекдотичность этимологических сближений Тредиаковского порой даже вызывала у позднейших авторов сомнения в серьезности его намерений. Так, Н. В. Савельев-Ростиславич считал "Рассуждение о первенстве словенского языка" пародией на диссертацию Байера "De origine et priscis sedibus scytharum": "Как ученик Ролленя, Тредьяковский не мог не заметить натяжек, в которые вдавались Байер и его ученики, утверждавшие, что русские князья и бояре, хотя носили имена славянские Святослав, Ярополк, Владимир, Рогволод и проч., однако ж может быть все эти имена были скандинавские: Свенд-Олаф, Jarl-полк, Вальдемар, Ренгвальд и проч. Передразнивая силлогистику скандинавоманов, Тредьяковский точно так же пишет, что имя Италия хотя происходит от греческого italos, однако может быть и от славянского Выдалия, выдавшаяся в море; сознается, что имя савроматы есть сложное греческое от saura и omma,... однако ж производит это слово от славянского Саблеметы, и проч. Жаль одного: пародия эта очень растянута и не везде остроумна, а то могла бы произвесть впечатление" [Савельев-Ростиславич 1845, ХХ].

Мнение о пародийности текста Тредиаковского не выдерживает критики. Попытки скандинавской интерпретации имен русских князей казались заведомым абсурдом в первой половине XIX в. века разве лишь Савельеву-Ростиславичу и его единомышленникам - ранним славянофилам. Через много лет после Байера соответствующую точку зрения разделял, например, такой серьезный филолог, как митрополит Евгений (Болховитинов) в первой в отечественной науке статье по антропонимике [Евгений 1813].

Точно так же и идея множественности этимологических решений вовсе не противоречит здравому смыслу. Так, прозрачная внутренняя форма названия реки Царица (в Царицине-Сталинграде-Волгограде) вовсе не делает бессмысленным рассуждение о тюркском Сарысу. Ясно, что для адекватной интерпретации судьбы топонима важно и то, и другое. Кстати, Тредиаковский все же крайне редко предлагает славянскую этимологию словам с прозрачной греческой или латинской внутренней формой, видя, впрочем, в них кальки "словенорусских" слов (Гиппофаги - конеядцы, Антропофаги - человекоядцы и пр.).

Все же в рассуждениях Савельева-Ростиславича присутствует рациональное зерно. Тредиаковский, конечно, не пародировал Байера, но он, безусловно, пользовался той санкцией на свободу этимологизирования, которую ему предоставляли сторонники оспариваемой точки зрения.

его предшественников и современников. В безнадежно устаревших уже ко времени публикации трактатах Тредиаковского впервые в истории изучения русского языка и российских древностей просматривается вполне современное понимание науки как интеллектуального диалога, в котором всякая точка зрения, прежде чем быть принятой или отвергнутой, должна быть осмыслена и подвергнута критике с рациональных позиций.

Диалогический принцип построения любого научного текста реализовался по-разному в древности, в средние века, в XVII-XVIII вв. и в наше время. Для Тредиаковского равноправными участниками диалога являются древние и средневековые авторы. При этом уровень "авторитетности" того или иного высказывания часто оказывается прямо и непосредственно связан со "старшинством", т. е. древние авторы считаются более надежным источником сведений, чем новые. С определенной точки зрения это только естественно, поскольку речь идет о давних исторических событиях.

Высказывая свои взгляды, Тредиаковский как бы обращается к некоему воображаемому ученому собранию, в котором он видит внимательных слушателей и взыскательных критиков, слушателей, которым не надо объяснять, зачем нужно искать научную истину, и критиков, принимающих правила благородного спора. Действительность была бесконечно далека от рисующегося в мечтах идеала. Пожалуй, один лишь Ломоносов мог в тогдашней России выступить в роли слушателя и критика, но у него не было ни желания, ни времени выслушивать крайне неприятного ему профессора элоквенции и читать бесконечное количество книг, на которые тот ссылается. Не раз на протяжении своей академической карьеры Тредиаковский пытался затеять филологическую дискуссию, но все эти попытки оказывались в лучшем случае безрезультатными, а в худшем - становились источником самых разнообразных бед³.

Этимологические штудии Тредиаковского интересны, помимо прочего, в качестве свидетельства актуальности для России XVIII в. определенных умонастроений, широко распространенных в разных странах Европы уже с XVI в. Известно, например, что фламандский медик и ориенталист Горопий Бекан (van Gorp, Goropius Becanus, 1518-1572) доказывал в своих сочинениях, что древнейшим языком мира был голландский и что рай был в Голландии. Для Лейбница построения этого автора были образцом нелепости: "Мы имеем такое же основание полагать, что еврейский был первоначальным языком человечества, как принять взгляд Горопиуса, издавшего в 1580 г. сочинение в Антверпене, в доказательство того, что в раю говорили на голландском языке" [Цит. по Мюллер 1865, 98]. Однако подобные труды писали и современники Лейбница. Особенно знаменитым было обширное сочинение профессора Упсальского университета Улува Рудбека (1630-1702) "Atland", выходившее на латинском и шведском языках с 1679 по 1702 год. Рудбек считал, что платоновская Атлантида это Швеция и что именно Швеция является колыбелью европейской культуры. Для доказательства этого тезиса широко использовались этимологические построения. Так, имя Геркулес выводилось из шведских слов här "войско" и kulle "голова" [Маслова-Лашанская 1949, 164]. Подобного рода идеи и способы их доказательства регулярно всплывают вплоть до нашего времени, но в XVI - XVIII веках они были звеном в развитии науки, а сейчас целиком относятся к области курьезов.

Разумеется, тексты Тредиаковского следует сопоставлять не с лингвистикой ХХ века, а с текстами его предшественников и современников. Зная филологическую и историческую литературу как никто в России XVIII в., он постоянно спорит с древними и новыми авторитетами и на их фоне выглядит вполне солидно. Показательно, в частности, последовательно отрицательное отношение Тредиаковского к этимологиям, возводящим этнонимы и топонимы к героям-эпонимам (Скиф, Европа, Рус и т. п.). Вот, например, как выглядит пассаж, посвященный Европе и Азии:

"Геродот не знает, от чего и от кого Европа сие себе получила имя. Если спросятся баснословцы, то она от Европы, дщери Финикийского Царя, увезенныя из Африки чрез море на остров Крит Юпитером, превратившимся в Вола. Да зрится о сем Цицерон в книге первой об естестве Богов и Плиний в книге второйнадесять и также Лактанций в книге первой. Мне мнится, что имя Европы происходит от Словенского Яропа, или Яроба, по обитателям убеленным как Ярина, то есть хлеб яровый: и так, будет ее имя от людей белокурых. Знаменование мое подтверждает Бошарт, говоря, что Европа есть по людям, белое лицо имеющим; но в языке не согласен он со мною, ибо толкует от Финикийского Хураппа. Пускай рассуждают искусные, чье произведение есть ближе.

Об Азии тот же Геродот пишет, что она есть от Асии, супруги Япетовы или Промитеевы. Исидор в книге четвертойнадесять говорит, что от некоторой жены она. Иные, совокупно с Евстафием предают, что от Азии некоего мужа: так Варрон утверждает в книге четвертой о Латынском языке, и Плиний в книге пятой. По баснословцам, она есть или от Асии, вторыя дочери Океановы и Тфетидины, матери Промитфеевы, или от Асия, сына Лидийского Манея. По Бошарту, она есть от Финикийского Аси, знаменующего средину. Но по-моему, она есть, по Словенски ж, от осиявающего или восходящего солнца: и так, будет она Осия, то есть часть света восточная в рассуждении Европы и Африки. До сей последней нет мне дела⁴, ибо Скитфы и Целты сначала жили в Азии, а по том перешли в Европу" [363-364].

Обращаясь к этимологическим аргументам, Тредиаковский считает нужным сделать существенную оговорку: "... знаю, что произведение имен есть такой довод, который опасно и благоразумно приводить должно: ибо оно сходственным звоном, в самом чуждом языке изобретаемым, способно и прельстить и обольстить может. Но ежели такое произведение законам своим правильно следует, то едва ль сего доказательства, в сем случае, возможет быть другое вероятнее". Позднейшие исследователи, обращая внимание на эту формулировку, упрекали Тредиаковского в том, что сам он не следовал столь разумным принципам [Булич 1904, 207]. Действительно, трудно на первый взгляд усмотреть "правильное" (т. е. соответствующее определенным правилам) следование законам в частных этимологических гипотезах Тредиаковского.

На первый взгляд кажется, что ему для установления связи между первичным и производным было достаточно сколь угодно широко понимаемого звукового сходства и самых отдаленных смысловых ассоциаций. Говоря о "законах" применительно к этимологии, мы привыкли понимать под этим термином звуковые законы, теория которых была разработана лишь младограмматиками. Понятно, что Тредиаковский называл "законами" нечто другое. При этом, однако, он нигде в явном виде не сформулировал "технической стороны" своей этимологической теории. Поэтому понять, что именно имел в виду Тредиаковский можно лишь на основании его этимологической практики.

В литературе уже отмечалось влияние ранней этимологической традиции на формирование лингвистической семантики, существенные параллели семантического компонента этой традиции с теорией семантического поля [Meier 1976]. Семантические сближения Тредиаковского во многих случаях сопровождаются обоснованием их возможности, своего рода типологическими параллелями, напоминающими те, что мы обнаруживаем в "научной" этимологии. Так, пытаясь обосновать возможность значения "храбрый воин" для слова, похожего на слово "отрок", он отсылает к сербскому jунак.

Определенный интерес к звуковой стороне этимологии проявляли уже древние греки. Греческими философами был предпринят первый опыт установления регулярных звуковых (буквенных) соответствий. Античные грамматики устанавливали двенадцать видов "претерпеваний" (т. е. звуковых изменений слова), реально наблюдаемых в греческой парадигматике [Античные теории... 1936, 116]. Соответствующие изменения, сводимые к четырем типам, - вставка, изъятие, замена и перестановка букв - считались допустимыми в этимологии. Выделение этих типов естественно и разумно, беда лишь в том, что они определяются в слишком общем виде (не замена, например, /b/ на /v/, а вообще замена).

вставку, изъятие, замену или перестановку букв, при помощи этих четырех операций легко связать между собой любые слова. Важно, однако, понимать, что принципиальная возможность каждого из четырех типов буквенных изменений была теоретически вполне обоснованной. Она выводилась из наблюдений над греческой морфонологией - в живых связях между словоформами присутствуют все четыре случая.

Тредиаковский делает следующий шаг. На примере его этимологий хорошо видно, какие изменения он считал возможными, т. к. в этих этимологиях представлены отнюдь не все возможные субституции букв. Для демонстрации материала представим некоторые этимологии Тредиаковского в табличном виде, выделив в отдельные графы 1) этимологизируемые слова, 2) "реконструируемые" Тредиаковским праформы, 3) буквенные субституции и 4) семантические примечания Тредиаковского. В случаях наличия альтернативных "праформ" даем их через запятую.

Легко заметить, что буквенные субституции Тредиаковского никак нельзя считать произвольными. Чаще всего встречаются соответствия, очевидным образом мотивированные живыми фонетическими закономерностями русского языка (типа д/т, б/п, о/а и т. п.). Существенно, что эта тенденция просматривается не только в консонантных, но и в вокальных субституциях. Чаще всего встречаются "переходы" о-а, е-и, а замены гласных переднего/ непереднего ряда отмечены лишь в единичных случаях и при этом почти исключительно в безударной позиции. Количество слогов в "праформе" почти всегда совпадает с их количеством в этимологизируемых словах, в некоторых случаях - за вычетом флексий. Все это заслуживает внимания, поскольку в докомпаративистской этимологии прочно держалось мнение о том, что "гласные не составляют существенных звуков в смысле этимологическом" [Глаголев 1834, 9]. Это мнение доказывалось, помимо прочего ссылками на графику семитских языков, а применительно к славянским указывалось, что "богемцы и краинцы доселе многие слова пишут без гласных" [там же].

Наряду с тривиальными субституциями в тексте Тредиаковского присутствуют и более отдаленные буквенные замены. Однако и они практически всегда могут быть обоснованы "морфонологически". Так, возможность нетривиального соответствия ц-ж доказывается построением цепочки ж-г-к-ц, каждое из звеньев которой подтверждается языковыми данными:

"Что же и суть Целты? Ежели послушать греков, то они суть всадники или конники, от Келетаи, или Келетои или Келтои. Но буде поверить Германцам, то Целт есть воин, или муж храбрый от Гелт [т. е. нем. Held 'герой' - П. К.]. Изрядно, только я толкую инако, прося и себе в равном сем случае благосклонного попущения, и доношу, что Целт есть по-словенски Желт, а Целты следственно, желты, то есть народ светлорусый. Не спорю, всяк с первого слуха скажет, что я уже теперь присиливаю Целта быть Словенским Желтым. Но всяк же, когда поволит далее меня послушать, уповаю, что со мною согласится. Целт пишется по Римски чрез Латинское (с); а сие (с) Латинское, вместо (к) Греческого, пред (е), древние Римляне произносили не це, но че, как то и ныне еще Италианцы делают сие: ибо древние Римляне уподоблялись своим произношением Греческому, а Греки слог (ке) выговаривают не прямо (ке), но между (ке) и (че). С другия стороны, буквы наши ж,ч,ш суть одного органа; так что, одна за другую часто подменяется. И так, Греки в слове Келти, вместо Словенского (же), не имея сего звона, положили (ке), выговариваемое между (ке) и (че); а древние Римляне, следуя Греческому правописанию, начали то писать чрез (с), произносимое (че) пред (е). Следовательно, Келты, Челты, или Шелты, суть не что иное, как токмо, по единству органа, ЖЕЛТЫ" [343-344].

Предлагая альтернативные этимологии, Тредиаковский нисколько этим не смущается. Скорее даже наоборот - поливариантность славянской этимологии придает в его глазах большую убедительность основной мысли. В этой поливариантности отражается существенная черта "этимологического сознания" XVIII в. Этимология, будучи для ученых XVIII в. "искусством, на догадках основанным"⁵ позднейшему исследователю применить к этому материалу аппарат "критики", выбрать наиболее вероятное решение.

В этимологических исследованиях всегда в той или иной степени присутствует субъективный момент, причем это относится не только к донаучной этимологии. Вот, например, в каких выражениях говорит об этом Г. Шухардт: "В дальнейшем мой едва сочившийся родник превратился в стремительно бегущий ручей, хотя уверенности в правильности моих выводов у меня было не больше, чем у любого другого этимолога. У каждого из нас, убежденного в истинности своих построений, эти построения находятся в связи со множеством прочих знаний всякого рода, составляя вместе с ними как бы мозаичную картину, полное подобие которой не встречается нигде" (Шухардт, 1952: 267-268). Существенно для нас в этом признании то, что оно принадлежит ученому, прошедшему младограмматическую школу и опирающемуся в своей этимологической практике на четко сформулированные законы и принципы. Однако "собственно научный" момент в этимологическом исследовании для него, как и для его далеких предшественников, связан с критикой этимологических решений, а не с "изобретением". Выдвижение гипотез по-прежнему является сферой, не вполне рациональной, оказывается операцией, субъективной по своей природе.

Сказанное, естественно, относится и к докомпаративистским этимологиям, и коль скоро "полное подобие мозаичной картины не встречается нигде", у нас нет никаких оснований отождествлять в качестве этимологов, например, Тредиаковского и Сумарокова, Болтина и Щербатова, Татищева и Шишкова. В этимологической деятельности каждого из них были свои специфические черты, каждый из них шел своим путем, "отрабатывая" те или иные возможные подходы к установлению этимологических связей. Результатом этой работы явилось постепенное накопление "научности", хотя далеко не всегда этимологии более поздних авторов стояли выше, чем гипотезы предшественников. Было бы интересно и важно сравнить ранние российские этимологические опыты с западноевропейскими.

1. Алпатов М. А. Русская историческая мысль и Западная Европа (XVIII - первая половина XIX в.). - М.: Наука,1985.
3. Булич С. К. Очерк истории языкознания в России. Т. 1. СПб.,1904.
4. Глаголев А. Умозрительные и опытные основания словесности в IV частях. Ч. 1. Общая или философская грамматика. СПб., 1834.
5. Евгений. О личных собственных именах у Славяноруссов// Вестник Европы, 1813, ч. 70, N 13, июль, с. 16-28.
6. Клубков П. А. Тредиаковский об окончаниях имен прилагательных (к 250-летию научной дискуссии)// Русский язык конца XVII - начала XVIII в.: Сб. ст. - СПб., Ин-т лингв. иссл. РАН, 1998.
8. Маслова-Лашанская С. С. Примечания// Вессен Э. Скандинавские языки. М., 1949.
9. Мюллер М. Лекции по науке о языке, читанные в Королевском Британском институте в апреле, мае и июне 1861 г. СПб., 1865.
10. Пекарский П. Дополнительные известия для биографии Ломоносова// Зап. АН. Т. VIII, кн. II. СПб.,1866.
11. Пизани В. Этимология. История - проблемы - метод. М., 1956.
13. Успенский Б. А. К истории одной эпиграммы Тредиаковского (Эпизод языковой полемики середины 18 в.)// Russian Linguistics,1984, 8.
14. Шухардт Г. Личночсть автора в лингвистическом исследовании// Шухардт Г. Избранные статьи по языкознанию. М., 1950.
15. [Щербатов М. М.] Примечания на ответ г-на генерал-майора Болтина на письмо кн. Щербатова, сочинителя Российской истории, содержащие в себе любопытные и полезные сведения для любителей российской истории, також истинные оправдания и прямые доказательства против его возражений, критики и охулений. М., 1792.
16. Meier G. F. Die historischen Wurzeln der Bedeutungsfeldproblematik. - ZfPhSK, H. 5/6, 1976, B. 29, S. 551-555.

¹ Этимология В. Тузова: "Может быть, в старые времена бедные люди так говаривали о достаточном: так разбогател, до такого состояния дошел, что каждый день щи есть может" (Поденьшина. 2 апреля 1769).

² Ссылки на текст Тредиаковского даются по изд.: Тредьяковский В. К. Сочинения. Т. 3. - СПб.: Смирдин, тип. воен. -учебн. завед., 1849.

³ Вот, например, в каких выражениях сам Тредиаковский описывал ситуацию, в которой он оказался в результате попытки развернуть дискуссию о правописании окончаний прилагательных: "После сего, ненавидимый в лицо, презираемый в словах, уничтожаемый в делах, охуждаемый в искусстве, прободаемый сатирическими рогами, изображаемый чудовищем, еще и во нравах (что сего может быть хуже?) оглашаемый, все ж то или по злобе, или по ухищрению, или по чаянию от того пользы, или наконец по собственной потребности, чтоб употребляющего меня праведно, и с твердым основанием И " [Пекарский, 1866: 139]. См. об этом эпизоде [Успенский 1984; Клубков 1998].

⁴ "Но и сия, мню, прозвана от гишпанских Целтоскитфов издревле по-Словенски ж, ОПРИКА, то есть опричная".

⁵ Формулировка М. М. Щербатова, представляющая собой перевод французского l'art conjectural. Щербатов перевел статью Жокура "Этимология" из "Энциклопедии" [Щербатов 1792, 239].