• Приглашаем посетить наш сайт
    Куприн (kuprin-lit.ru)
  • Душина Л.Н.: Русская поэзия XVIII века
    Глава IV. Элегическая лирика А. П. Сумарокова

    Элегическая лирика А. П. Сумарокова

    Александр Петрович Сумароков (1718-1777). Биография и творчество

    Лирика Александра Петровича Сумарокова была не во вкусе Ломоносова. В предыдущей главе говорилось о высоком гражданственном звучании лирических стихотворений самого Ломоносова. Но времена меняются, изменяются запросы читающей публики. Стареющий Ломоносов вынужден признать, что любовные песенки Сумарокова, вовсе не наполненные гражданским пафосом, пользуются огромной популярностью у молодежи. Русская поэзия вступает к середине XVIII века в новую полосу своего развития. Творчество Сумарокова оказывается для этого периода заглавным. Прославленный драматург, автор девяти трагедий и тринадцати комедий, Сумароков оставил заметный след и в поэзии. И если по его драматургическим опытам (например, знаменитой трагедии "Дмитрий Самозванец") можно изучать нормы и каноны классицистической поэтики, то в лирике он чувствовал себя вольнее и раскованней, особенно в жанрах любовной песни и элегии. Он не придавал им большого поучающего значения – и этим не сковывал свободы выражения искреннего непосредственного чувства.

    Вдумаемся в высказывание Ломоносова, приведенное в качестве эпиграфа. Оно неоднозначно по смыслу. Поэт-ученый досадует на то, что его собрат по перу не столько учит молодую публику, сколько готов сам у нее учиться, приноравливаясь к новым вкусам и понятиям. Но для Сумарокова именно в этом и заключалась одна из возможностей новаторства, которое всегда предполагает известный отход от норм и канонов. Он экспериментировал со своими любовными песенками, демократичными, а иногда и простонародными по стилю, постепенно преобразовывая их в элегический жанр лирической поэзии.

    В жизненной и литературной судьбе Сумарокова было много и печальных неурядиц, и счастливых событий. Родившийся в знатной аристократической семье, он получил образование, которое по тем временам сулило быструю и блестящую карьеру. До десятилетнего возраста его наставником был учитель, преподававший одновременно наследнику престола, будущему императору Петру II. А когда в 1732 году открылся Сухопутный шляхетский кадетский корпус, учебное заведение для детей высокопоставленных дворян, Сумароков оказался зачисленным в него одним из первых. Принятая здесь гуманитарная система образования резко отличалась от прикладных методов получения технических знаний, которые практиковались в первые десятилетия века при Петре I. Императрица Анна Иоанновна гордилась тем, что ее новое высшее учебное заведение называли "рыцарской академией". В нем преподавали гуманитарные науки, светский и придворный этикет, учили иностранным языкам, фехтованию и танцам. Поощрялись занятия искусством, литературное творчество. Кадеты, в том числе юный Сумароков, сочиняли в честь Анны Иоанновны хвалебные стихотворения и в качестве пажей участвовали в придворных церемониях.

    Стены привилегированного заведения прочно отъединяли кадетов от насущной реальности. Как непросто было юноше Сумарокову, вышедшему из корпуса с возвышенными представлениями о благородном пути служения обществу, к этому самому обществу приспособиться! По природе нервный, легко ранимый, неуживчивый человек, он так и не сумел во всю свою жизнь этого сделать. Служил адъютантом придворного вельможи, но оставил службу, разочаровавшись. Уже прославившись как драматург, был назначен в 1756 году директором Российского театра и на этом посту сделал очень много полезного для русской сцены и русских актеров. Однако не поладил с приставленными к театру придворными чиновниками и в 1761 году был вынужден уйти в отставку. С этой поры целиком отдавал свое время литературному творчеству. Так удачно и красиво начавшаяся жизнь становилась все печальнее. Он рассорился с родственниками и близкими друзьями. Они не могли понять его поступков: полюбив простую девушку, свою крепостную, Сумароков на ней женился. Началась долгая и изнурительная судебная тяжба: родственники поэта требовали лишения прав его детей от этого брака. Дело поступило в Сенат. Измученный несправедливыми нападками, униженный и обнищавший, Сумароков запил горькую. Провожали его в последний путь актеры Московского театра. Меняясь, несли на руках гроб до самого кладбища. Они-то знали, кого хоронят: драматурга и поэта, прославившего своими пьесами русскую сцену и оставившего неизгладимый след в русской поэзии.

    Любовные песенки Сумарокова. Лирические песни и элегии

    Действительно, несмотря на все жизненные тяготы, Сумароков успел создать очень много произведений в разных жанрах. Одних любовных песенок, которые распевались на различные мотивы еще и в XIX веке, сочинил более ста пятидесяти. А сколько од, эклог, идиллий, мадригалов, эпиграмм, басен, сатир, притч, пародий! Писал обширные стихотворные эпистолы, в которых рассуждал о стихотворстве, о "российском языке", давал "наставления хотящим быть писателями". Посмотрим в "Словаре литературоведческих терминов" определения всех перечисленных жанров – станет очевидной широта литературных начинаний и опытов поэта. Но интереснее и плодотворнее всего работа Сумарокова в жанре элегии, потому на анализе его "Елегий" сосредоточим наше внимание.

    Так случилось, что русская книжная словесность XVIII века начиналась с поэзии. До середины века понятие "литература" едва ли не идентично понятию "поэзия", поскольку искусство прозы разработано было минимально. Главным лирическим жанром являлась песня. И это понятно. Ведь литературная песня усвоила многовековую традицию устно-поэтической народной песни. Уже упоминалось, что строй русской песенной лирики, начиная с ее фольклорного периода, элегичен по своей национальной природе. Элегия закономерно продолжила песню, как жанр она вырастала из нее.

    Рассуждая о принципах разделения поэзии на роды и виды, Белинский указал на лирическую песню как на уникальную поэтическую форму, выходящую далеко за пределы жанровых границ. Он увидел в песне "элемент лирики в самом широком смысле этого слова". В элегии, выросшей на русской почве из песенной стихии, свободное ("беспримесное", по выражению критика) излияние чувств. Именно на этой свободе держится в ней гармония художественной формы. Энергия чувства нарастает постепенно, а выплескивается импульсивно, как бы прорываясь из души поэта, обнажая глубоко спрятанные мысли и переживания. Стилистическая манера исповеди, предельной самораскрытости преобладает в этом жанре. И если, употребив современные термины, попытаться охарактеризовать энергетику элегического ритма, то речь пойдет о погруженности в ауру затаенной тревожащей мысли, напряженного сильного чувства и неодолимой потребности их свободного выражения.

    Именно творчество Сумарокова дает наглядный пример того, как выкристаллизовывалась элегическая жанровая форма из песенной. Как это происходило? Как осуществлялся "переход" внутри жанров? Любовные песенки поэта пользовались большой популярностью уже в 1740–1750-е годы. Однако это были пока еще песни, прилаженные к фольклорному звучанию, имитирующие простонародность формы. Рассмотрим некоторые из них:

    Ты сердце полонила,
    Надежду подала
    И то переменила,
    Надежду отняла.
    Лишаяся приязни,
    Я все тобой гублю.

    Что я тебя люблю.

    Я рвусь, изнемогая;
    Взгляни на скорбь мою,
    Взгляни, моя драгая,
    На слезы, кои лью!
    Дня света ненавижу,
    С тоскою спать ложусь,
    Во сне тебя увижу –
    Вскричу и пробужусь.

    Терплю болезни люты,
    Любовь мою храня;
    Сладчайшие минуты
    Сокрылись от меня.
    Не буду больше числить
    Я радостей себе,
    Хотя и буду мыслить
    Я вечно о тебе.

    Сумел ли здесь поэт воссоздать глубину переживания самой формой стиха? Едва ли! Говорится о серьезных вещах – а стиль песенки простодушно-игривый. Да, собственно, и не говорится, а поется. Любовные песенки Сумарокова имели прежде всего развлекательное бытовое назначение: они звучали на дружеских вечеринках, на любовных свиданиях.

    Вот еще одна песня, уже на другой мотив, соответствующий длинной стихотворной строке:


    И горесть опишите, скажите, как терплю;
    Останьтесь в ея сердце, смягчите гордый взгляд
    И после прилетите опять ко мне назад;
    Но только принесите приятную мне весть,
    Скажите, что еще мне любить надежда есть.
    Я нрав такой имею, чтоб долго не вздыхать,
    Хороших в свете много, другую льзя сыскать.

    Романсовое начало этой песни: "вздохи" и "горесть" лирического героя, жестокое сердце его возлюбленной, – обещает драматическое развитие коллизии. Однако нет! Вновь перед нами – "приятная" игра в любовь, поскольку лирический герой готов легко и весело отказаться от затянувшегося ожидания взаимного чувства:

    Я нрав такой имею, чтоб долго не вздыхать,
    Хороших в свете много, другую льзя сыскать.

    Балансируя между галантно-светской и народно-песенной поэтическими манерами, Сумароков ставил перед собой и технические задачи. Например, он разрабатывал особый рисунок рефрена. Рефрен – это повторяющиеся вслед за каждой строфой слово, стихотворная строка или несколько строк (пример рефрена – припев). Изобретал новые строфы. Он был смел в содержании своих песенок. Допускал игривую фривольность. В ту пору это могло выглядеть дерзкой поэтической вольностью и привлекало внимание молодых людей:

    Негде, в маленьком леску,
    При потоках речки,
    Что бежала по песку,
    Стереглись овечки.
    Там пастушка с пастухом
    На брегу была крутом,
    И в струях мелких вод с ним она плескалась.

    Зацепила за траву,

    Как упала в мураву,
    Вправду иль нарочно.
    Пастух ее подымал,
    Да и сам туда ж упал
    И в траве он щекотал девку без разбору.

    "Не шути так, молодец, –
    Девка говорила, –
    Дай мне встать пасти овец, –
    Много раз твердила. –
    Не шути так, молодец,
    Дай мне встать пасти овец;
    Не шути, не шути, дай мне пасти стадо".

    "Закричу", – стращает вслух.
    Дерзкий не внимает
    Никаких речей пастух,
    Только обнимает.
    А пастушка не кричит,
    Хоть стращает, да молчит.
    Для чего же не кричит, я того не знаю.


    И того не знаю.
    Я не много при таком
    Деле примечаю;
    Только эхо по реке
    Отвечало вдалеке:
    Ай, ай, ай! – знать, они дралися.

    Такие песенки в ту пору были в моде, и Сумароков, конечно же, не один упражнялся в них. Литературные журналы были наполнены стихотворениями подобного рода. И все-таки сумароковские – на их фоне выделялись. Они звучали проще, естественнее, искреннее. Поэт избегал принятых тогда бесконечных обращений к Венере, Купидону, к привнесенной из античной мифологии атрибутике. Он понимал, что "кудрявость" и витиеватость стиля в русской песне не годятся, как не годится и обращение к заимствованным божествам любви. В "Эпистоле о стихотворстве" он остроумно замечал:

    Кудряво в горести никто не говорил:
    Когда с возлюбленной любовник расстается,
    Тогда Венера в мысль ему не попадется.

    Лирика Сумарокова. Анализ "Елегий". Начало века сентиментализма

    Перед Сумароковым стояла сложная задача – найти подлинные слова и образы для более точной передачи этой самой душевной "горести". Русская лирическая поэзия переходила от условного, "декоративного" изображения любовного чувства к первым попыткам дать психологически верную его картину. Лирический жанр песни одним из первых пробивал брешь в классицистических нормативах. И не удивительно ли, что именно Сумароков, так точно в своих драматургических опытах следующий каноном классицизма, в лирике эти каноны начинает по существу разрушать. Русская литература XVIII века подходит к своей завершающей трети. И вновь не в драматургии или прозе, а именно в лирической поэзии отчетливо дают о себе знать черты нового художественного метода, идущего на смену классицизму. Этот метод – сентиментализм.

    Термин ведет свое происхождение от названия романа "Сентиментальное путешествие по Франции и Италии" (1768) английского писателя Стерна. Повествование в этом романе эмоциональное, "чувствительное". Французское слово sentiment и есть чувство, чувствительность. В классицистических произведениях конфликт всегда разрешался рационально. Поведение положительного героя соответствовало разумной норме, исходящей из его нравственного долга. Другими словами, чувство неизменно подчинялось разуму. В сентиментальных произведениях – все иначе. Чувство вырывается на свободу, получает права на заинтересованное и уважительное к себе отношение. Поэты и писатели стремятся передать само его движение, развитие. Героями же произведений теперь все больше становятся обычные, простые люди. "И крестьянки любить умеют", – эта крылатая фраза из повести "Бедная Лиза" Н. М. Карамзина сделается едва ли не девизом сентименталистов. Но это будет чуть позже, когда в последние два десятилетия века сентиментализм заявит о себе как о ведущем направлении русской литературы. Пока же, в 1760–1770-е годы, он лишь прокладывает себе дорогу в лирических жанрах песни и элегии.

    Жанр элегии Сумароков сознательно отделял от жанра песни, нумеруя свои элегические стихотворения: "Елегия 1-я"… "Елегия 6-я" и т. д. Было бы очень интересно, сравнивая художественную форму песен и элегий, увидеть принципиальное несходство показа чувства в этих двух жанрах. И в песнях, и в элегиях заявлялись в сущности одни и те же темы: счастливой или (чаще!) несчастной любви, измены, надежды, ревности. Но как по-разному поведение и переживания героя или героини в них изображались! В песнях Сумарокова преобладало начало развлекательное, бытовое; песня призвана была объединить настроенных на общение молодых людей. Неточности, погрешности стиха компенсировались задушевно или игриво исполняемой мелодией. Ритмическое разнообразие песен во многом определялось разнообразием мелодий, фактором, до известной степени внешним по отношению к содержанию песни. Элегия же была рассчитана на восприятие и переживание именно тех психологических коллизий или тех "чувствительных" размышлений, которые составляли ее содержание.

    Вот одно из стихотворений Сумарокова "Тщетно я скрываю сердца скорби люты", в котором явно ощущается движение от песенной формы к элегической. Приведем его первые три строфы:


      Тщетно я спокойною кажусь:
    Не могу спокойна быть я ни минуты,
      Не могу, как много я ни тщусь.
    Сердце тяжким стоном, очи током слезным
      
    Ты мое старанье сделал бесполеным,
      Ты, о хищник вольности моей!
       
    Ввергнута тобою я в сию злу долю,
      Ты спокойный дух мой возмутил,

      Ты утехи в горесть обратил;
    И к лютейшей муўке ты, того не зная,
      Может быть, вздыхаешь об иной,
    Может быть, бесплодным пламенем сгорая,
      
       
    Зреть тебя желаю, а узрев, мятуся
      И боюсь, чтоб взор не изменил:
    При тебе смущаюсь, без тебя крушуся,
      Что не знаешь, сколько ты мне мил;

      А любовь стремится выгнать стыд.
    В сей жестокой брани мой рассудок тмится,
      Сердце рвется, страждет и горит.

    Поэтом сделана попытка передать диалектику любовного чувства, сложную его противоречивость и изменчивость. Крайности эмоционального состояния героини, или, как сказано в элегии, "жестокая брань" с самой собой, воплощены в антитезах – а это очень выразительный художественный прием. Термин "антитеза" произошел от греческого слова , что значит противоречие, противоположение. Героиня хочет увидеть любимого человека, но, едва увидев, теряется от смущения. Она стыдится своей страсти, но страсть эта так велика, что побеждает стыд и не дает покоя ни на минуту. Бедная девушка в отчаяньи: рассудок ее "тмится" (то есть теряет ясность), а сердце "рвется, страждет и горит". Такого лирического напряжения, такого накала чувства не встретишь в стихотворениях, предшествующих сумароковским. Это своего рода "забег" к будущей пушкинской элегии: "Я вас люблю, – хоть я бешусь, / Хоть это труд и стыд напрасный…" Сумароков предсказывает и предрешает пути, по которым пойдет развитие элегического жанра.

    Еще пример. "Елегия 6-я". Это большое стихотворение, в котором развернута картина любовных отношений, некогда радовавших возлюбленных, а теперь по воле обстоятельств сделавшихся невозможными:

    ……………………………………………….…
    Пусть буду только я крушиться в сей любви,
    А ты в спокойствии и радостях живи.
    О, в заблуждении безумное желанье!
    Когда скончается тех дней воспоминанье

    Где денется тогда твоя ко мне любовь!
    Но что мне помощи, что ты о мне вздыхаешь
    И дни прошедшие со плачем вспоминаешь!
    В претемном бедствии какую мысль приять!

    Мне кажется, как мы с тобою разлучились,
    Что все противности на мя вооружились,
    И ото всех сторон, стесненный дух томя,
    Случаўи лютые стремятся здесь на мя

    Так ветры шумные на гордом океане
    Ревущею волной в корабль пресильно бьют
    И воду с пеной, злясь, в него из бездны льют.
    Терпи, о сердце, днесь болезнь неисцеленну!

    Теките из очей, потоки горьких слез!
    Все наши радости сердитый рок унес.

    Лирический герой, оберегая любимую, готов взять на себя все испытания и тяготы. Но как же тяжела ему разлука! Он знает, что девушка любит его, "вздыхает" о нем, "с плачем вспоминает" прошедшие счастливые дни. Но, оказывается, его сердечная рана болит еще с большей силой от сознания этого. Героя волнуют и мучают предчувствия: в долгой разлуке любимая забудет прежнее, потому что лишь воспоминаниями не удержать чувства.

    Перед нами – любовный сюжет, соотнесенный и с внешними обстоятельствами, и с душевным состоянием героя. Разлука отнимает удачу и жизненные силы – неприятности и беды преследуют теперь героя. Удивительно емкая и красочная метафора передает мучительное его положение. Оно сравнивается с бедственным положением корабля, который борется с ревущими волнами, поднимающимися из океанской бездны и безжалостно его бьющими:


    Ревущею волной в корабль пресильно бьют
    И воду с пеной, злясь, в него из бездны льют.

    Ритм элегий Сумаркова. Анализ элегии "Страдай, прискорбный дух, терзайся грудь моя"

    Сумарокову принадлежат и опыты со звукописью: шипящие и свистящие звуки (шу, ще, си, злясь, без), расположенные в возрастающей последовательности, усиливают выразительность образа. Не менее значимы достижения поэта и в области ритмической разработки стиха. Большинство его элегий написаны шестистопным ямбом в силлабо-тонической системе. Эта система, как помним, была открытием Тредиаковского. Завершили открытие и полно реализовали его на практике Ломоносов и Сумароков. Составим схему трех выше приведенных строчек:

    Ú/UÚ/UU/UÚ/UU/UÚ/U
    UÚ/UU/UÚ/UÚ/UÚ/UÚ/
    UÚ/UÚ/UÚ/UU/UÚ/UÚ/

    Проанализируем особенности стиха и увидим, что шестистопный ямб имеет здесь отклонения от строгой метрической нормы: дополнительный слог в первой строке; пиррихии, то есть пропуски ударений, в некоторых стопах всех трех строк. Поэт воссоздает мелодический рисунок стиха, находя гибкие соотношения метра и ритма. В результате возникает интонационно разнообразное и потому естественное звучание поэтической речи, передающей сложные оттенки настроения и мысли. Силлабическая слоговая система такой возможности русским поэтам не предоставляла: слоговой принцип, игнорируя мелодическую ударность (тонику), делал стих монотонным и однообразным.

    Одно и лучших элегических произведений поэта "Страдай, прискорбный дух, терзайся грудь моя" (1768) посвящено не теме любви. Речь в этом печальном стихотворении идет о том, что вдохновенный труд и преданность Музам не принесли поэту счастья. Он, впрочем, "пышного счастья" и не искал. Он надеялся обрести душевный покой и радость творчества в поэтических занятиях, в служении Музам:

    Страдай, прискорбный дух, терзайся, грудь моя;
    Несчастливее всех людей на свете я!
    Я счастья пышного сыскать себе не льстился

    Спокойствием души одним себя ласкал:
    Не злата, не сребра, но Муз одних искал.

    Но лирический герой обманулся, жить, оказывается, следовало совсем иначе. Потому что результат служения Музам – поэтическая слава – непрочен и коварен. Удача легко отворачивается от некогда обласканного вниманием и поклонением автора. Он решает расстаться с творческим трудом:

    Не буду драм писать, не буду притчей плесть,

    Не буду я писать!..

    Такова кульминация стихотворения. А в финале нас встречает неожиданный поворот мысли. Лирический герой и рад бы отрешиться от поэтического творчества, но обнаруживает вдруг, что это не в его власти:

    Не буду я писать! но – о несчастна доля!
    Во предприятии моя ли в этом воля!

    И мне решение другое изрекут.
    Психологическая коллизия сложна и противоречива:
    Хочу оставить муз и с музами прощаюсь,
    Прощуся с музами и к музам возвращаюсь.

    Любовницею так любовник раздражен,
    Который много дни был ею заражен,
    Который покидать навек ее печется
    И в самый оный час всем сердцем к ней влечется.

    Лирический герой остается в неведении и смятении. Он убедился, что его стихотворство – лишь "бесполезная и пагубная страсть". Но преодолеть ее он не в силах, потому что только ею и способен жить. Пройдет несколько десятилетий, и М. Н. Муравьев и В. А. Жуковский продолжат опыты Сумарокова в жанре медитативной элегии (латинское meditatio, что значит размышление). Возможно, возьмут они на заметку и предупреждение Сумарокова, обращенное им к своему ученику и собрату по перу Василию Ивановичу Майкову:

    – природе злейший враг;
    Брегися сколько можно
    Ты, Майков, оного; витийствуй осторожно.

    В этом же послании он изложил и свои требования к поэтическому слогу: "простота, ясность и чистота":

    Коль нет во чьих стихах приличной простоты,

    Так те стихи лишенны красоты
    И полны пустоты.

    Конечно, в элегии, да еще медитативной, жанровой форме мало разработанной, трудно было и самому Сумарокову не "витийствовать", как он ни старался этого не делать. В 1830-е годы Пушкин даст законченный и совершенный образец элегического жанра. Но отдадим должное Сумарокову: терпя неудачи, переживая критические нападки собратьев-литераторов, он продолжал упорно работать в этом сложном и перспективном для русской поэзии жанре.

    Простоты и ясности поэтического слога Сумароков гораздо легче добивался в так называемых "низких" жанрах. Вспомним учение Ломоносова о "трех штилях": высоком, среднем и низком. Оды и героические поэмы ("высокие" жанры) должны были писаться в высоком стиле с использованием "избранной" лексики. "Средний" жанр элегии предполагал "средний" стиль – лексику разнообразную, но без просторечных и грубых слов и выражений. А вот в жанрах "низких", то есть в баснях, притчах, комических поэмах помещалась лексика пестрая, слова и речевые обороты самые разнообразные: от нейтрально-приличных до простонародно-площадных.

    "низких" жанрах были в ту пору очень смелыми и интересными. Например, Василий Майков в своей наделавшей много шума комической поэме "Елисей, или Раздраженный Вакх" (1770), не стесняясь простонародных выражений и изречений, красочно описывал жизнь городских низов Петербурга: пригородные слободки, кабаки, смирительные дома, тюрьмы для гулящих девиц. Северная столица отстраивалась, из деревень на разнообразные работы в нее прибывали оброчные крестьяне. Посещение "питейных заведений" было в этой среде самым обычным делом, и Майков дает точное описание расположения кабаков для простого люда ("Тычок", "Звезда"):

    Против Семеновских слобод последней роты
    Стоял воздвигнут дом с широкими вороты,
    До коего с "Тычка" не близкая езда.
    То был питейный дом названием "Звезда".

    – ямщика Елисея – комически перекликаются с тем, что творится на высоком Олимпе у богов:

    Геркулес от скуки
    Играл с ребятами клюкою длинной в суки;
    Цибела старая во многих там избах
    Загадывала всем о счастье на бобах.

    "низкого" и "высокого", были смелыми художественными новациями и в содержании, и в форме произведения.

    Но истоком своим они опять-таки имели поэтические опыты Сумарокова в жанрах эпиграммы, сатирического послания, басни и притчи. Вот один из характерных примеров: сумароковские строки, от которых вполне мог оттолкнуться Майков. Сумароков насмешливо изображает поведение актеров в современном театре:

    Богини дыни жрут. Пегас стал, видно, хром.
    А ныне этот конь, шатаяся, тупея,
    Не скачет, не летит – ползет, тащит Помпея.

    Эпиграммы Сумарокова точны и остры по мысли, просты и лаконичны по слогу. Не случайно они вписываются и в нашу современную действительность. Сделаем небольшое теоретическое отступление, скажем несколько слов о том, что за поэтический жанр эпиграмма. Это древняя жанровая форма, известная еще в античности (по-гречески epigramma означает надпись ироничной и, в конце концов, сатирической. Форма эпиграммы стабильна, то есть не меняется на протяжении вот уже многих веков. Она лаконична, наполнена энергией затаенной насмешки, но вынуждена это как бы скрывать, превращая глубокую мысль в поэтическую игру. Эта игра и ритмическая. Благодаря сжатому в пружину ритму, на коротком участке в несколько стихотворных строк умещается очень емкое смысловое содержание.

    Сумароков в своих эпиграммах обращался к самым разным сторонам жизни современного ему общества. Например, поэт говорит о ненадежности мужицкого счастья. Крестьянин, случайно оказавшийся за богатым господским столом, все-таки не может забыть ни о толокне, ни о голоде:

    Мужик не позабудет,
    Как кушал толокно,
    И посажен хоть будет

    Говоря об униженном положении образованных, но небогатых людей, он использует прием антитезы (противопоставления):

    Танцовщик! Ты богат. Профессор! Ты убог.
    Конечно, голова в почтенье меньше ног.

    Большинство эпиграмм обращены к предметам, которые занимали Сумарокова постоянно: театральные премьеры, литературные споры, поэтические выступления собратьев по перу. Есть эпиграммы, принимающие форму насмешливой эпитафии (греческое слово означает надгробная надпись):

    Под камнем сим лежит Фирс Фирсович Гомер,
    Который пел, не знав галиматии мер.

    Отважился, дерзнул, запел – и осрамился,
    Оставив по себе потомству вечный смех.
    Он море обещал, а вылилася лужа.
    Прохожий! возгласи к душе им пета мужа:

    Басни и притчи Сумарокова. Анализ басни "Жуки и пчелы"

    Басни и притчи встречаются в русской поэзии и до Сумарокова. Их пробовали писать и Кантемир, и Тредиаковский, и Ломоносов. И все-таки популярным сделал этот жанр Сумароков. По его стопам пойдут другие баснописцы, например, поэт И. И. Хемницер. А спустя полвека жанр найдет блестяще завершенную форму в творчестве И. А. Крылова. "Болван", "Осел во львиной шкуре", "Пир у льва", "Блоха", "Шалунья", "Война орлов" и многие другие басни написал Сумароков. Как принято в этом жанре, глупцы, невежи, высокомерные начальники, взяточники, плуты, мошенники чаще всего изображаются под видом животных или насекомых. В самые разные уголки современного ему общества заглядывает при этом поэт.

    Басня, подобно эпиграмме, – древний жанр. Она ведет свое происхождение, как повествует легенда, от древнегреческого баснописца Эзопа, жившего в VI–V веках до нашей эры. В его творчестве берут начало многие басенные сюжеты. В басне всегда присутствует иносказание, то есть изображение человеческих нравов и отношений в виде поведения зверей или насекомых. Эту иносказательную манеру принято называть "эзоповым языком". Вот одна из знаменитых басен Сумарокова "Жуки и пчелы" (1752):

    Прибаску
    Сложу
    И сказку

    Невежи Жуки
    Вползли в науки
    И стали патоку Пчел делать обучать.
    Пчелам не век молчать,

    Великий шум во улье начат.
    Спустился к ним с Парнаса Аполлон
    И Жуков он
    Всех выгнал вон,
    "Друзья мои, в навоз отсель подите;
    Они работают, а вы их труд ядите,
    Да вы же скаредством и патоку вредите".

    Строго соблюдены здесь правила построения басни, то есть ее композиционные нормы. В начале произведения автор обращается к читателю. Затем следует экспозиционная часть, дающая первоначальную картину происходящего ("Невежи жуки вползли в науки"). Действие развивается: мы наблюдаем живую сценку, выхваченную из реальной жизни и спроецированную на отношения в обществе. Невежественные люди ("жуки"), облеченные властью, поучают знающих и умелых труже- ников "пчел" тому, в чем сами ни грамма не смыслят. Ну, не смешно ли: жуки обучают пчел делать медовую патоку! А вот и кульминация (высшая точка) действия: пчелам надоело подчиняться глупости и молчать и они подняли "великий шум". Развязка событий в басне всегда справедлива и мудра. Так и здесь. В поучительном итоге – одновременно это и остроумный вывод – явственно звучит насмешливый голос автора:

    …в навоз отсель подите;

    Читая басню, поставим ударение в слове "жуки" на первом слоге. Иначе нарушится стиховой ритм произведения, а с ним и естественность звучания. И будем помнить, что орфоэпические нормы, то есть нормы ударения русских слов, от века к веку меняются. Кроме того, у поэта всегда остается авторское право по-своему изменить ударение в слове, чтобы стих звучал выразительнее и не выбивался из общего ритмического движения.

    Басни Сумарокова были взяты на вооружение русской сатирической журналистикой 1760–1770-х годов. Замечательный сатирик Н. И. Новиков сделает строчку из "Жуков и пчел" эпиграфом к своему журналу "Трутень" (1769). На титульном листе первого его номера стояло: "Они работают, а вы их труд ядите". Кстати, Сумароков не вкладывал в эту строку острого социального смысла. Он имел в виду дела литературные. Поэты-теоретики "вползли в науку", заняли высокое положение и теперь поучают талантливых молодых авторов, как писать стихи. А сами пером не очень-то владеют.

    Новиков уловил смысловую многозначность строки, да и всего произведения в целом, и перевел разговор в плоскость остросоциальную. Помещики, подобно трутням, бездельничают, но при этом распоряжаются и трудом, и жизнями своих подневольных тружеников-крестьян. Это был смелый выпад против крепостничества, главного зла русской жизни той поры. Новикову же принадлежит и высокая оценка всей деятельности Сумарокова: "Различных родов стихотворными и прозаическими сочинениями приобрел он себе великую и бессмертную славу не только от Россиан, но и от чужестранных Академий и славнейших европейских писателей".

    В чем главная заслуга Сумарокова-поэта? Вернемся к тому, с чего эту главу начали. Самый яркий след в истории русской поэзии оставили его элегии. Именно в них заговорил поэт взволнованно и искренне, избегая классицистической условности и нарочитой красивости в изображении чувства. Он стремился к "простоте и ясности слога" в передаче настроений и переживаний человека. Едва ли это вполне ему удалось! И тем не менее, ориентация на национальный строй русской речи в соединении со смелостью творческой манеры привели к успеху. В русской элегической лирике, благодаря Сумарокову, начала проступать психологическая правда в изображении поведения людей и их характеров. Верно заметил поэт: "Кудряво в горести никто не говорит".

    1. Сумароков А. П. Полное собрание всех сочинений. М., 1781.
    2. Сумароков А. П. Стихотворения. Л., 1935.
    3. Сумароков А. П. Стихотворения. Л., 1953.
    4. Сумароков А. П. Избранные произведения. Л., 1957.
    5. Серман И. З. Русская поэзия середины XVIII века. Сумароков и его школа // История русской поэзии: В 2 т. Л., 1968. Т. 1.
    6. Западов А. В. Поэты XVIII века (А. Кантемир, А. Сумароков, В. Майков, М. Херасков). М., 1984.
    7. Русская литература. Век XVIII. Лирика. М., 1990.
    8. Словарь литературоведческих терминов. М., 1974.
    9. –1980.
    10. Литературная энциклопедия терминов и понятий. М., 2001.
    Раздел сайта: